В Москве дал первый российский концерт пианист Аркадий Володось, звезда современной музыки, на родине известный разве что по своим записям. Перед московскими гастролями той же программой, что будет в Доме музыки, Аркадий Володось открывал Люцернский фортепианный фестиваль, где с ним встретилась музыкальный обозреватель «Известий» Екатерина Бирюкова.

известия: Представителем какой школы вы себя считаете?

Аркадий Володось: Ой, трудный вопрос! Сложно ведь представить, что Гленн Гульд – это представитель канадской школы пианизма, а Марта Аргерих – аргентинской. Мне кажется, что понятие «школа» было актуально в те времена, когда не было грамзаписи и самолетов. А когда вы видите, что за рубежом работает половина русских профессоров, а люди из России учатся в колледжах Германии, то сложно определить. Все – как это сказать? – смешалось.

известия: А главным педагогом своим вы кого считаете?

Володось: Галину Егиазарову. Я с ней занимался в училище при Московской консерватории. У меня очень трудная была судьба. Вначале я занимался в хоровом училище при петербургской капелле. Никаких особых способностей там не обнаружили. Меня не раз даже хотели отчислить. Там были обычные занятия фортепиано, которые в России всегда входят в музыкальное образование, – piano complementaire по-французски. Уже забыл, как по-русски.

известия: Общее фортепиано.

Володось: Да. И я поздно решил, что буду профессиональным пианистом. В 16 лет. Я пришел на консультацию, чтобы поступать в училище при петербургской консерватории. И мне, конечно, правильно сказали, что уровня никакого нет. Шансов мало было. У меня даже была идея стать настройщиком. Мне очень повезло, что я поступил. Потом я уехал учиться в Москву – поскольку мне не совсем нравилось в Ленинграде. И Егиазарова была первым человеком, который сказал мне: «Ты будешь пианистом». Если бы я ее не встретил, я бы вообще бросил играть на рояле. А потом я уехал из России – у меня отец во Франции жил. Мне было тогда 19 лет.

известия: Почему вы никогда не участвовали в конкурсах?

Володось: Это принципиально. Я против этого, я ненавижу эти конкурсы. Мне кажется, это чудовищно. Вы знаете, по-моему, сейчас эпоха конкуренции, сравнения и ярлыков. Я считаю, что это издевательство над музыкой. В музыке не может быть сравнения.

известия: Как тогда получилось без конкурсов сделать такую карьеру?

Володось: Случайно. Я вам честно говорю, что не надеялся быть концертирующим пианистом, искал место педагога в Испании. Случайно мне повезло – услышали мою кассету и пригласили.

известия: Какой момент был решающим – ваш знаменитый концерт в Карнеги-холл в 1998 году?

Володось: Ой, я никогда не думал над этим. Меня заставляли много играть в Америке – потому что оттуда были мои менеджеры. Пока я не устал. Сейчас я там вообще не играю.

известия: Американская публика не нравится?

Володось: Не нравится эта стандартизация, когда человек летает играть по 20 концертов подряд, просыпается каждые два дня в новом отеле, выходит на улицу и думает, что он находится в одном и том же городе.

известия: А вы сейчас разве принципиально другой жизнью живете?

Володось: Да. Я играю немного концертов. Сейчас – тридцать в год. Думаю, даже двадцать буду играть. Потому что человек должен не только с роялем быть, но и с природой, книгами.

известия: Тогда какими критериями вы руководствуетесь, когда соглашаетесь играть, – например, здесь, в Люцерне?

Володось: Мне кажется, здесь очень хорошая публика. Они внимательно слушают. Вот говорят: успех, крики браво... Я этого вообще не понимаю. Все это второстепенное, ненастоящее. Настоящее – когда человек внимательно слушает, когда в зале есть электризация. Потому что, согласитесь, есть много произведений, после которых не хочется аплодировать. После сонаты Шуберта, на мой взгляд, вульгарно аплодировать и громко кричать. Сегодня я играл Листа, и мне очень понравилось, что между его произведениями была тишина.

известия: Начало вашей карьеры было скорее виртуозное. Происходят ли какие-то изменения в вашем репертуаре?

Володось: Вы знаете, я не разделяю музыку на виртуозную и нет. Сейчас очень часто судят, как говорится, по одежке – то есть по репертуару. Если мы играем Шуберта, то называемся музыкантами. Если Трансцендентные этюды Листа – то сразу виртуозами. А для меня запись Рахманинова, который играет «Вальс» Штрауса-Таузига, – это одна из самых гениальных музыкантских записей, которые вообще существуют. Мне кажется, когда человек – личность, его надо слушать во всех стилях, а не засовывать в какую-то классификацию.

известия: Какие у вас отношения с камерной музыкой?

Володось: Вы знаете, для камерной музыки надо иметь близких друзей. А как обычно бывает? Ты не знаешь человека, но завтра с ним будешь играть Виолончельную сонату Рахманинова. В 3 часа репетиция, в 8 – концерт. Я так не могу. Для меня это все – шоу. Если я когда-нибудь встречу людей, с которыми мне будет приятно музицировать дома, то, может быть, после этого сыграю с ними на сцене.

известия: Похоже, вашему агенту с вами непросто.

Володось: Очень непросто. К тому же я не люблю записывать диски, считаю, что все мои записи были неудачными.

известия: Почему сорвался ваш концерт в Москве полтора года назад?

Володось: Я заболел тогда. У меня было очень тяжелое турне по Италии, и я в Венеции плыл на лодке и простудился.

известия: Вы в России с 19 лет не были?

Володось: Ни разу. Вообще не представляю, какая там публика.

известия: Ну, вообще-то может невпопад похлопать в Листе…